служитель тёмного пламени преисподней, возьми котелок и сходи за водой на речку, чайку запарим, — улыбнулся Закидон. — Я нынче смородинных листьев нарвал и душицы. Сейчас заяц сварится, поддадим немного бражки и спать.
— Сам ты прислужник чёрта, алкоголик! — возмутился шаман и засмеялся. — Ладно, ты варево-то солил?
— Иди, иди, философ души, разберусь тут без тебя, да глянь, где там Серёга Пустэко болтается. Он всё хотел до моей фляжки добраться. Тоже придумал, на войне, говорит, пить нельзя! А я же пьяный не воюю! Повоевал немного, выпил немного, и всё по очереди.
Данияр уже ушёл к речушке, встретил там одного из стрелков, поговорил с ним, вернулся, а Закидон всё ещё возмущался нечеловеческими порядками, которые, на его взгляд, установил командир отряда.
Первый шаг
Манжура сидел на старом бревне, принесённом речкой много лет назад, и выброшенным на берег. Здесь оно застряло в камнях, с него слезла кора, ветки обломались, а сотни дождей и ветров, пронесшихся здесь, сделали поверхность гладким.
— Кто же я? Что со мной? — размышлял червонорус. — Данияр говорит, души нет. А какая она, душа? Иринка говорит, что я замечательный, лучше всех. Да и мужики ко мне относятся ровно. Делаю то же, что и все. А почему не помню, откуда я?
Из снов он помнил злого негра. А сегодня ему привиделась некая купель с кипящей водой. Тонкие волосинки, блестящие, прозрачные, матовые, жёлтые, синие, тянулись оттуда прямо в глаза Манжуре. Он не испугался, не стал биться и рвать их. Спокойно ждал, чем кончится. Но картинка с волосинками пропала, исчезла в мутном тумане и Никола увидал очень маленьких, буквально крошечных людей. Вытянув руки, они ухватывались за ступни тех, что были выше и сплетались в густые косички. Потом человеческие верёвки начали лопаться, люди разрывались, падали, взлетали. Тут Манжура проснулся.
Днём он помогал ставить банные юрты, что-то ещё, помылся сам, пообедал и ушёл сюда, на берег. Что же хочет от него Иринка? Для чего вообще женщины? Елизавета Николаевна вроде командира у них, да и мужиками руководит. Всё так непонятно! Но рядом с Иринкой находиться приятно. Вчера, когда сюда шли, заставила его на руках через ручеёк перенести. Ноги, что ли заболели у неё? Почему тогда ухмыляются стрелки. А Елизавета Николаевна головой только качает. Закидон дураком назвал. Души нет, ну ладно, в это никто, кроме Данияра, не верит, но дурак-то почему?
Что-то он делает не так, как положено. А как надо? Я же не помню, что было со мной до встречи с эскадроном пограничников Набокова. Вероятно, есть алгоритм действий. Стоп, а что это за слово — алгоритм? Что оно значит?
Голова загудела, виски как будто напухли. Манжура вздохнул, наклонился, зачерпнул воды ладонью, намочил виски. Похолодало, голова успокаиваться стала.
— Никола, как дела? — рядом опустился Яков Седых. — Какой-то ты забитый, смурной ходишь? Данияр со своей душой замучил? Наплюнь! Вот Иринка вокруг тебя хороводы водит, а ты, как мальчик глупый.
— А что ей надо от меня? — Манжура развернулся к старому приятелю. — Я не понимаю.
— Опа-на! — бывший старшина эскадрона, а ныне завхоз отряда хлопнул себя ладонями по коленям. — И точно, ты же дикий дядя. Слушай и помни, а если что забудешь, я повторю. Таким вещам с детства учатся, а ты как этот, мальчик от волков.
— Какой мальчик? Какие волки?
— Были случаи, да и я сам раз видел, детей дикие звери воспитывают, — Седых закурил. — Вот чему они их научат, те то и знают, а потом уж никак не воспитать. А ты, походу, про любовь и не слыхал, а слыхал, так забыл. Хотя, может прав Данияр? Душа бы напомнила, а? Такие вещи они, сами они. Ха-ха. Ладно, слушай. Сначала найди цветов каких-нибудь поярче и подари Иринке. А когда одни где-то останетесь, поцелуй её.
— А как это делать? Покажи, — Манжура развёл руками.
— Нет брат, это только рассказать можно, — старшина даже отпрянул от него и захохотал. — Ты ей только скажи, а она уж покажет. Да не вздумай с мужиками целоваться! Не так поймут. Реально деревянный ты, и правильно Закидон тебя дураком зовёт. Ой, ой, держи меня.
От смеха Седых, дёрнувшись, поскользнулся и скатился с бревна в речку. Встал, отряхнулся, снова засмеялся.
— Пойдём, Коленька, сейчас ты узнаешь много нового и полезного. Но от меня только теория! Ха-ха-ха! Практику ты уж сам осваивай! Дурак и есть дурак! Пошли цветы искать!
Ничего не понимаю!
Утром следующего дня в укрепрайоне Далайнор суровый пехотный начальник Ардальон Гилёв проснулся от толчка. Его как будто уронили. Он открыл глаза, всё нормально, в своём купе, только немного неудобно лежать. Гилёв встал. Его острый глаз тут же заметил, что вагон стоит немного набок. Что случилось?
Исчезли чудо-юды, или камы, как их называл запропавший где-то шаман Данияр. Поезда упали на рельсы, но получилось не совсем удачно, кое-где колёса оказались на шпалах.
— Вот это да! — вырвалось у всегда спокойного Гилёва. — И куда они подевались?
Таким же вопросом задались и те, кто находился в Слюдянке.
— Как пришли, так и ушли, — отметил начальник штаба Сибирской Экспедиции Меньшиков, и после того, как умылся и побрился, записал этот факт в журнале боевых действий конвоя.
На берегу Онона пошедший за водой Данияр увидел улыбающегося Манжуру и остолбенел. Над головой червоноруса сияла слегка отливающая синевой чистейшей воды аура! А камы исчезли!
Рядом с червонорусом крутилась Иринка. Её растрепанные волосы были наскоро собраны в пучок на затылке. Парочка набирала воды для завтрака. Сегодня Иринка была дежурным поваром. Девушка довольно потянулась, прильнула к нагнувшемуся к речке Николе, тот не удержался, и они вместе рухнули вниз. Данияр присмотрелся, у Иринки отблёскивала точно такая же аура. Это что такое случилось-то?
— Здравствуй, дедушка Данияр, — весело поздоровался с шаманом Манжура. —
